– Кто изъял? – встрепенулся Александр Иванович. – Владимир Андреевич, вы не сильно «следили» на своем сейфе? Я прошу допустить нашу криминалистическую группу для поиска этих колец?
– Пожалуйста, я не возражаю, – согласился я. – Два колечка из металла, похожего на серебро, в виде тоненьких змеек с зелененькими камешками на месте глаз.
Оперативная группа внимательно обследовала сейф, фотографировала со всех сторон, брызгала какими-то аэрозолями, приклеивала и отрывала какие-то липкие ленточки.
Через несколько дней по местному телевидению было сообщение об аресте за махинации руководящей группы одного из коммерческих банков.
Еще через день позвонил Александр Иванович и сообщил, что колечки найдены, но они приобщены в качестве вещественных доказательств и будут возвращены после судебного разбирательства.
Вежливо сообщено, что кольца обследуются и вряд ли когда-то вернутся к нам. Пусть останутся на память нашей науке.
Вот так. Наследил в 1945 году и сейчас на государственном уровне все страны озабочены кому-то открывшимися возможностями перемещения во времени. Это пострашнее атомной войны. Какой-нибудь вирус и история пошла бы по другому руслу. Надо что-то предпринимать.
Пока действовала открытая мне туристическая виза, я взял билет в Аргентину и вылетел первым же рейсом. «Пасли» меня плотно, поэтому я не имел никаких препятствий в покупке билета.
Дарью предупредил, чтобы не волновалась, я скоро вернусь и привезу ей подарок.
В аэропорту Буэнос-Айреса я потерялся прямо перед входом в дамскую комнату и очутился на том месте, которое я отмерял перед прилетом российской туристической группы.
В условленное время я приехал в ресторан.
– Здравствуйте, господин советник, – поздоровался я с Григоревичем.
– Господин Гомес? – удивился моему внешнему виду советник. – Без бороды и в этом костюме вас совсем не узнать. Но вам это идет, ваш портной со временем будет законодателем мод в современном виде. Какой сегодня выберем стол, русский, итальянский, аргентинский?
– Вообще-то выбор стола прерогатива приглашающего, но раз хорошей водки в ресторане не найдется, то можно устроить русский стол с коньяком, – с улыбкой сказал я.
– Поверьте, сеньор Гомес, придет время, когда русский стол с водкой, закуской из селедки, вареного картофеля, соленых огурцов, грибов, соленой и копченой рыбы, черной и красной икры будет самым модным во многих развитых странах мира.
– У меня тоже нет в этом сомнений. Хорошая водка в умеренных количествах делает всех людей добрыми, поэтому и русские в подпитом состоянии готовы пожалеть весь мир, – с улыбкой добавил я.
– Как говорят в России – между первой и второй перерывчик небольшой, – провозглашал дипломат и мы закусывали коньяк совсем уж по-русски жареным мясом с овощами.
– Сколько же таких тостов в России, – поинтересовался я у него, прекрасно зная, что тосты заканчиваются тогда, когда собутыльник доходит до состояния «на посошок».
– А вот посчитайте, сколько их сегодня будет, – улыбнулся Григоревич и провозгласил, – а между второй и третьей пуля не успеет пролететь, это так говорят.
– Хорошо, если только говорят, а если действительно пули полетят, – задал я провокационный вопрос.
– Ну, что вы, это просто выражение такое, старинное, – начал оправдываться собеседник. – Господин Гомес, на каком языке вам легче всего общаться?
– Я даже и не знаю, господин советник, – задумчиво сказал я, – может, попробуем на французском?
Григоревич с интересом взглянул на меня и согласился. По-французски он говорил хорошо. Все-таки три года учебы во Франции не прошли даром. Я тоже почти три года провоевал во французской авиации, и парижане принимают меня за своего земляка.
– А вы умеете говорить по-русски? – спросил Григоревич.
– Могу, – сказал я.
– Тогда давайте продолжим разговор по-русски, – предложил мой визави.
– Давайте попробуем, – согласился я.
– Я что хочу сказать, – начал Григоревич, – сейчас весь мир переходит в новую эпоху. Послевоенную эпоху. Война закончилась. Все государства подписали между собой мир и занимаются восстановлением разрушенного. Работы очень много. Все люди, вынужденные бежать из своих стран, возвращаются на свою историческую родину. Немцы, русские, украинцы, бельгийцы датчане, французы, поляки… Идет великое послевоенное переселение народов. К нам в Союз возвращаются люди, чьи имена являются мировой гордостью.
– Кто же из известных людей вернулся в СССР из эмиграции, – задал я вопрос.
– Бунин, например, – сказал Григоревич, – и еще многие другие.
– А я слышал, что тех, кого английская администрация передала советским репатриационным органам для отправки в СССР, устраивали массовые самоубийства. Причем, глава семьи убивал всех членов семьи, а потом стрелялся сам, – сказал я.
– Это все ложь. Это клевета со стороны враждебно настроенных эмигрантов. Все, кто возвращается в СССР, живут полной жизнью советского человека, – пытался парировать Григоревич, – в СССР по Конституции 1936 года соблюдаются все права и свободы граждан. У нас есть даже такие гражданские права, которых нет в странах капитализма. Да, те, кто запятнал себя сотрудничеством с фашистами, понесут заслуженное наказание, но те, кто был угнан в рабство, те являются жертвами фашизма и пользуются всеми правами, которые у них были отняты. На дворе лишь начало августа 1945 года, еще идет война на Дальнем Востоке, но после окончания войны с Японией в СССР хлынет поток эмигрантов, живущих сейчас в Китае, оккупированном Квантунской армией. Это все общие вопросы, а я хотел поговорить конкретно о вас, – начал исправлять ситуацию Григоревич.